Меня отпустили

Шел сейчас домой.
Метрах в пяти слева меня обогнал странного вида мужчина. Он бежал медленно, был какой-то грязный, мятый, и судя по неровным неловким движениям явно нетрезвый.

Он бежал и все время оглядывался, как будто за ним кто-то гнался. Но никого не было.
Когда он обогнал меня метров на тридцать, он вдруг остановился и стал подозрительно смотреть на меня.
Лицо его было морщинистым, глаза безумными.
Мне, конечно, стало не по себе, и я, ускорив шаг, стал уходить влево, к своему дому.
Мужчина вдруг подбежал ко мне и громко завыл. Я послал его и зашагал быстрее.
Мужик полез рукой за пазуху и стал что-то бормотать. Потом он громко крикнул: "Иди, иди! Иди пока! Я тебя потом завалю!".
Я, не останавливаясь послал его еще раз и краем глаза увидел, как он что-то там делает в своей куртке во внутреннем кармане и смотрит на меня. А куртка слева очень оттопыриватеся у него. Вот, думаю, как шмальнет из какого-нибудь самострела и привет.
Ежели б он и вправду хотел меня "завалить", то сделал бы это запросто даже булыжником. Но он, в ответ на мое ругательств, опять крикнул: "Иди пока! Я тебя отпускаю!".

И я пошел. Поглядывая искоса на него.
Так все и кончилось.
То ли знак какой, то ли фигня просто.
.

Заговор обреченных

Сегодня поучаствовал в сходке людей, думающих, как бы сделать жизнь во Владимирском регионе более насыщенной, интеллектуально, эмоционально и духовно.
Это мне напомнило немного наши сборища конца 80-х - начала 90-х. Интересно.
Тогда не было Интернета, не было ВКонтакте, не было сотовых телефонов, но проблемы были почти такие же.
Кроме одной.
Тогда не было недостатка в думающих и активных людях. Скорее даже переизбыток.
Сегодня не так. Их просто нет. И не предвидится.
Поэтому будем жить и работать как есть, и с теми, кто есть.

В общем, высокое и благородное собрание пришло к трем решениям.
Во-первых, надо двигаться к общему информационному ресурсу об интеллектуальной жизни региона, с содержательными материалами, итогами мероприятий и анонсами новых событий. К общему календарю для всеобщего удобства.
Во-вторых, мы придумали, что можно провести научную конференцию, своими силами, по  проблемам региона. Экономисты, социологи, философы, политологи, культурологию психологи и так далее должны представить наконец свое видение проблем области и того, как их решить.
То есть вот такая жесткая цель. Будем обсуждать и двигаться в этом направлении.
И третье. Я задвинул речь про 900-летие Боголюбского, типа нам бы надо как-то из этого что-то сотворить, использовать и на этой волне выплыть. Планирую в апреле собрать людей на круглый стол по этому вопросу. Чисто самодеятельно, без всяких властей.

Ну и вне нумерации.
Я высказал идею создание нового формата интеллектуального общения (мало мне всего, что есть!).
Это будет общение в непринужденной обстановке, в приличном зале с мягкими креслами. Не для всех. Но результаты обсуждения будут открытыми. Вот такая форма.
Вопрос в том, чем ее наполнить и каким образом получать и представлять эти самые результаты и делать их интересными публике.

Это вот пока только то, что вспомнил. Было и еще много чего.
Но пока хватит этого.
.

Быть нашим

Сегодняшний случай напомнил мне историю из моего детства. Верней то чувство, которое я тогда впервые испытал, и до сих пор никак не могу его забыть, хотя точно не знаю, хорошее это чувство или стыдное.

Я жил на окраине нашего города, там было не то, что неспокойно, но, как говорили тогда - ребята погуливали. Ну там подерутся, побьют кого и прочее. 
Однажды мы с двумя приятелями гуляли около нашего дома, и навстречу шла компания взрослых парней, мы их немного знали.
И вот один из них, поравнявшись с нами, вдруг схватил меня за рукав, притянул к себе, потом придерживая за воротник занес правую руку для удара. Обычное дело. Получить можно было легко. И в принципе получали, и я получал, бывало. Даже просто так.

Но тут он вдруг спросил у своих спутников - "Этот что ли?". Занесенная для удара рука зависла надо мной.
То ли было темновато, то ли еще что, но сразу ответа не последовало и возникла некоторая пауза.
Я ждал, и готовился уже огрести.
И вдруг кто-то, не знаю кто, и так и не узнаю никогда, сказал: "Да не, этого мы знаем, он наш".
Рука, державшая меня разжалась, я выпал на свободу, не получив даже пендель.
Они спокойно пошли дальше, а я долго никак не мог успокоиться.

Это было чувство одновременно и унижения, и счастья. И облегчения, и огромной тяжести. И обретения свободы, и одновременно безвозвратной утери чего-то важного.
Я хорошо помню то ощущение до сих пор.
И до сих пор не знаю, как это назвать и оценить.
Но с тех пор я не люблю быть "нашим" или "вашим".
.