Пределы власти
Лет восемь назад умер старший брат моего отца, мой дядя.
Дядя Женя был самый старший в большой семье. А было их пять братьев и одна сестра.
После того. как ушли из жизни мои дедушка и бабушка, дядя Женя, Евгений Михайлович был старшим в роду, если так можно сказать.
А когда он умер, старшим стал мой отец.
И вот, идя с похорон, мы о чем-то рассуждали (а поведение и разговоры на похоронах - это отдельная тема, иногда очень даже веселая, как-нибудь об этом отдельно расскажу).
Ну вот, идем мы, разговариваем, и вдруг мой папа говорит: "Ну вот, теперь никто мне не скажет, когда я начну о чем-нибудь рассуждать: Володя, ты хуйню порешь!"
И так искренне у него это вышло, что... Ну не знаю, в общем и вроде немного радостно получилось, ну, не радостно, но как-то так, что мол теперь никто так не скажет, но в тоже время и очень грустно, вроде это и мешало ему в жизни, напрягало в общении, но именно этого ему и будет не хватать. Именно этой в общем-то грубой фразы, именно этого...
Так вот, у меня такое ощущение, что мы потеряли таких людей, которые могут достойно, уверенно, справедливо и без злости сказать кому бы то ни было, хоть Президенту, хоть кому - ты хуйню порешь.
Спокойно так, по доброму, без обвинений, уверенно. Потому как каждый может хуйню спороть. Это не самая большая беда. А вот, когда тебе никто об этом сказать не может, все построены, выстроены, пристроены, молчат либо поддакивают - вот это беда. Это трагедия.
А те, кто что-то похожее говорят - сами себя опустили, и доверия не вызывают.
И тогда, в таком случае все будет идти точно также до первой крупной ошибки, действительно крупной, до катастрофы, которая изменит молчащих, напугает плывущих по течению, всколыхнет думающих, сменит атмосферу, заставит думать и бояться за будущее. Короче, до первой большой хуйни....
.
Дядя Женя был самый старший в большой семье. А было их пять братьев и одна сестра.
После того. как ушли из жизни мои дедушка и бабушка, дядя Женя, Евгений Михайлович был старшим в роду, если так можно сказать.
А когда он умер, старшим стал мой отец.
И вот, идя с похорон, мы о чем-то рассуждали (а поведение и разговоры на похоронах - это отдельная тема, иногда очень даже веселая, как-нибудь об этом отдельно расскажу).
Ну вот, идем мы, разговариваем, и вдруг мой папа говорит: "Ну вот, теперь никто мне не скажет, когда я начну о чем-нибудь рассуждать: Володя, ты хуйню порешь!"
И так искренне у него это вышло, что... Ну не знаю, в общем и вроде немного радостно получилось, ну, не радостно, но как-то так, что мол теперь никто так не скажет, но в тоже время и очень грустно, вроде это и мешало ему в жизни, напрягало в общении, но именно этого ему и будет не хватать. Именно этой в общем-то грубой фразы, именно этого...
Так вот, у меня такое ощущение, что мы потеряли таких людей, которые могут достойно, уверенно, справедливо и без злости сказать кому бы то ни было, хоть Президенту, хоть кому - ты хуйню порешь.
Спокойно так, по доброму, без обвинений, уверенно. Потому как каждый может хуйню спороть. Это не самая большая беда. А вот, когда тебе никто об этом сказать не может, все построены, выстроены, пристроены, молчат либо поддакивают - вот это беда. Это трагедия.
А те, кто что-то похожее говорят - сами себя опустили, и доверия не вызывают.
И тогда, в таком случае все будет идти точно также до первой крупной ошибки, действительно крупной, до катастрофы, которая изменит молчащих, напугает плывущих по течению, всколыхнет думающих, сменит атмосферу, заставит думать и бояться за будущее. Короче, до первой большой хуйни....
.